СМЕХ И УЖАС КАК ДОМИНАНТЫ ЭМОЦИОНАЛЬНОГО

БЫТИЯ ГЕРОЕВ РАССКАЗОВ Ю. В. МАМЛЕЕВА

Изображение некоторых «предельных» эмоций, например, смех, хохота как проявлений безудержного веселья, страха, в творчестве Ю. В. Мамлеева имеет концептуальное значение, будучи тесно связанным с философской основой произведений автора. Как основатель метафизического реализма в литературе, Ю. В. Мамлеев с переживанием данных эмоциональных состояний связывал момент духовного «прорыва» человека к экзистенциальному бытию, к обнаружению в себе Божественной искры, трансцендентного Я, не ограниченного ни телесными, ни социальными рамками. Открывший в себе Космос, бывший обыватель духовно «преображается»: меняются его представления о смысле жизни, ценностях, он словно оказывается в параллельной реальности, где все иное, поскольку соотносится с иной аксиологической шкалой, устремленной в Вечное, Бездну. Для других же он становится «странным», непривычно реагирующим на внешние воздействия и живущим какой-то своей, особенной жизнью.

Как правило, духовный «прорыв» героя осуществляется путем осознания и преодоления различных рамок, в силу различных причин ограничивающих бытие человека – телесных, социальных, разумных – и изображается путем создания в художественном пространстве произведений соответствующих «реальностей», противополагающихся объективной: телесной (часть тела человека начинает жить самостоятельной жизнью), социальной (человек начинает вести себя вопреки социальным нормам, нарушая грани «привычного», а потому дозволенного в обществе), разумной (особую ценность приобретают сновидения и другой интуитивный опыт). Так возникает «многомирие» мамлеевской прозы, имеющее философские начала. Своеобразной «приметой» такого духовного «прорыва» в Бездну, к осознанию в себе Божественной искры, Божественного начала является необычное поведение и мироощущение человека, в том числе его эмоциональные переживания: ведь то, что начинает с ним происходить, необычно и странно для него, а потому вызывает целый спектр «предельных» эмоциональных состояний. Прежде всего к ним относится ужас, сопутствующий открытию в себе трансцендентного начала, чего-то нового, непознанного, неизведанного, а также безудержное веселье, сопровождающееся смехом, хохотом и знаменующее переход от «обычного» к «необычному» самосознанию индивида. В рамках данной статьи остановимся на рассмотрении данных эмоциональных состояний героев рассказов Ю. В. Мамлеева подробнее.

Ужас – весьма значимый для мамлеевских героев модус самоощущения, поскольку практически всегда «прозрению», т. е. обнаружению онтологической несвободы собственного духа, Абсолюта, трансцендентного Я, нередко сопутствует именно ужас. На это указывает и сам автор. При этом, говоря об ужасе в собственных произведениях, Ю. В. Мамлеев в одной из лекций, прочитанных в дугинском «Новом университете», выделил несколько его типов.

Первый вид ужаса, по Ю. В. Мамлееву, связан с индивидуальным бытием человека, с тем, как человек понимает себя, когда задает себе вопрос: «кто я?» Когда этот вопрос обращен внутрь и человек видит не свою глубинную суть, а свою маску, свое тело, свое «эго», – человек ужасается. В качестве иллюстрации данного наблюдения можно привести рассказ «Ваня Кирпичиков в ванной», где герой убегает и прячется от собственного тела, боясь, как бы оно «еще не кинулось, не придушило меня, ненормальное...» [2, с. 160]. Похожий пример встречаем в другом рассказе – «Нога», герой которого постепенно начал обожествлять свою ногу, относится к ней настолько благоговейно, что это нередко ему внушало ужас сродни тому, который испытывает, например, верующий у святыни или влюбленный рядом с предметом своего обожания: «Ухаживание за ногой заполняло почти все основное время Савелия. Он одевал ногу в шелк, холил ее мазями, духами, хотя остальная часть тела была, как правило, не в меру грязна. Зато нога блаженствовала, как женщина. Вряд ли у Марии Антуанетты, когда ей отрубали голову, была такая выхоленная нога. Больше всего Савелий боялся причинить ей не то что боль (при мысли о боли он коченел от ужаса), а хотя бы маленькую неприятность. Очень тяжело было вставать по утрам; Савелий долго и самозабвенно гладил и вынеживал ногу, глядя на нее в зеркало, чтобы смягчить первое прикосновение к грубому полу» [2,         с. 202]. Постоянный ужас перед ногой, возымевшей такое большое значение для героя, приводит к актуализации целого спектра других, но смежных с ужасом эмоций и чувств – наслаждения, страха, жалости и т. д.: «Каждое подобное касание отзывалось в его сердце мучительной, почти мистической болью, но все же с течением времени он научился переводить боль в наслаждение. Безумный страх за ногу заставлял его останавливаться на улице, среди людей и машин, бежать от всего в угол, в припадке жалости целовать и ласкать ее. Даже сидеть он не мог без дрожи и слез за свою любимую. Ветерок на пляже, если он был чересчур быстр, заставлял его морщиться и укрывать ногу в тихий закуток. Только бы не было страданий для того, кого любишь!!» [2, с. 202]. Описание таких разнообразных эмоциональных состояний, вызванных обожествлением героем собственной ноги, помимо философских оснований, безусловно, наделено и социально-критическим пафосом: налицо духовная нищета мамлеевского героя (а – шире – и современника вообще), который пришел к прозрению, но духовная значимость такого «прорыва» остается под вопросом.

Второй вид ужаса – шок, приводящий к пониманию того, что «так не может быть!». Данный вид ужаса описан в рассказе «Жених». Женщина, потерявшая маленькую дочь, говорит, «съежившись на корточках у икон»: «Господи, не может быть так жизнь устроена, чтобы один человек был причиной погибели другого, не может. Ваня не убивец, хоть и убивал. Он только прикоснулся к Надюше, связался с ней раз и навсегда. Тайна, Господи, их связала. Теперь для меня что Ваня, что Надюша. Ваня не убивец, а жених, воистину жених будущий» [2, с. 112]. (Речь идет о водителе автомобиля, сбившем девочку.) По мнению Ю. В. Мамлеева, на героиню рассказа «ужас действует как шок и ведет ее к неожиданному озарению – к пониманию того, что «так не может быть» («Не может один человек быть причиной погибели другого»)» [1, с. 116].

По замечанию Ю. В. Мамлеева, «сакральное открывается человеку в единственном чувстве – в чувстве ужаса» [1, с. 116]. Столкновение с тем, что предшествует индивидууму, вызывает у него чувство ужаса. Отсюда религиозное понимание страха Божьего как главной человеческой добродетели. Сакральное – это не просто нечто более совершенное, чем мы. Это то, что нас просто отменяет. Таким образом, Ю. В. Мамлеев «роет проход» через ужас к сакральному. Задача ужаса в его рассказах – разрушить представление о стабильности и наивном комфорте «этой жизни», осознать всю ограниченность человеческого духа. Буквально свести человека с ума – уничтожить его ум и рассудок, поскольку ум является препятствием на пути к истинной духовной реализации.

Данный вид страха весьма характерен и для героев поздних рассказов Ю. В. Мамлеева, сталкивающихся с потусторонней реальностью в виде оживших мертвецов, как это происходит, например, в рассказе «Валюта». «Знак легкого привета из бездны» превращается в потустороннее существо – тихого старичка, с виду обыкновенного, но лица которого разглядеть невозможно, он сочетает в себе фантом и реальность. Колдун, шаман, маг – инициатор тайных превращений, вызывает у персонажа чудовищный страх, «застрах», «сверхстрах». За страхом приходит холодный надчеловеческий зов, но стоящий вне добра и зла: «Соня испугалась. – Из того гроба я, – сурово сказал старик, указывая на тот самый пахнущий гроб. Супруги онемели. – Мой гроб это. Я его с собой заберу. И старик тяжело направился к гробу. – Чужие гробы не надо трогать! – жестко проговорил он и, взглянув на супругов, помахал большим черным пальцем. Палец был живее его головы. Потом обернулся и опять таким же сырым, но пронизывающим взглядом осмотрел чету. – Детки мои, что вы приуныли-то? – вдруг по-столетнему шушукнул он. – Идите, идите ко мне... Садитеся за стол. Я вам такое расскажу...» [2, с. 271].

В рассказе «Дорога в бездну» переживание ужаса также сопутствует появлению иной реальности: «Это возникло внезапно, словно в нем открылись другие, нечеловеческие уже слух и зрение, или «шестое» чувство, и он просто увидел, что рядом с нашей реальностью появилась другая, а он ее «видит» и «слышит». Сначала это был просто намек, вольно абстрактный, возникло какое-поле, точнее, «облако» и в нем безликий космос в миниатюре (как на фотографии метагалактики), словно отражение иного мира, собранное в горсть… И с этим облаком, несмотря на всю его абстрактность, а может быть, именно благодаря ей в его душу и тело во ужас, так что выступили капли пота, может быть, даже внутри» [2, с. 215]. Но ужас и чудовище, которое обитает в нем, подавляются огромностью происходящего.

Нередко, особенно в поздних рассказах Ю. В. Мамлеева, причиной возникновения постоянного ощущения трансцендентного ужаса перед онтологически необъяснимым является трансцендентное одиночество. Этот «ужас, ведущий в бездну», описан в рассказе «Чарли». Герой рассказа – некто по имени Крэк – на улицах Нью-Йорка сталкивается с агрессивным «иным». «Иной» начинает преследовать Крэка. И вдруг Крэк видит на улице фигуру, похожую на человеческую, но которую он не в состоянии описать – «глаз мутанта, марсианина тускло глядел на него, рта вообще не было... остальное нельзя было выразить» [2, с. 272]. Спасаясь от преследователя, Крэк бросается в объятия «марсианина» с криком: «Мой друг, мой друг, наконец-то я тебя встретил!» [2, с. 273]. Потенциальный убийца удивляется: «Ты знаешь Чарли? Ты друг самого Чарли! Ты друг Чарли!» – прячет нож и уходит.

Этот эпизод, по указанию Ю. В. Мамлеева, одновременно демонстрирует два вида ужаса: один обычный, с которым иногда сталкивается любой человек (страх перед убийцей с ножом), и другой – ужас перед неизвестным и необъяснимым. Герой рассказа, спасаясь от мелкого ужаса жизни, «ныряет» в гораздо более сильный трансцендентный ужас перед онтологически необъяснимым. При этом трансцендентный ужас может, подобно шоку, вести человека к «просветлению», а может, напротив, вести в погибель (что, собственно, и происходит с героем рассказа «Чарли»). Но только этот ужас, ведущий в бездну, может быть с полным правом назван сакральным. Интересно отметить, что само слово «сакральный» этимологически обозначает «нечто священное, вызывающее ужас».

Противоположным по модусу, но равным по силе в художественной практике Ю. В. Мамлеева является эмоциональное состояние безудержного веселья, проявлением которого становятся такие физиологические действия, как смех и хохот. Смех и хохот, столь часто встречающиеся в произведениях Ю. В. Мамлеева, можно расценивать в качестве естественной реакции героев на происходящие с ними метаморфозы метафизического характера. Смех, хохот, постепенно переходящие в истерику, служат для того, «чтоб скрыть ужас иного восприятия реальности» [2, с. 216]. В качестве примера можно обратиться к рассказу «Удалой». Его главный герой, Саша Курьев, ничем особенным не отличается, кроме того, что за закрытой дверью своей коммуналки поет какую-то страшную песню. Жители коммуналки (по выражению одной из них, «твари сноподобные» [2, с. 209]) становятся свидетелями его превращений. Первый признак безумия Саши – глаза, горящие мутным огнем. Он втягивает всех в свое безумие: Таня Сумеречная была «на грани распада» [2, с. 210], Варвара поверила, что она умерла, малышка Катя стала веселиться.

Однако можно отметить и другую функцию безудержного веселья и сопутствующих ему смеха и хохота – служить признаком неведомого, трансцендентального мира, на что указывала в своем исследовании Г. Л. Нефагина [3]. В данной функции такие эмоциональные проявления, как смех и хохот, нередко наделяются эпитетами жуткий, нечеловеческий, потусторонний, сочетаясь с общей атмосферой экзистенциального ужаса, столь свойственного героям Ю. В. Мамлеева («Из зеркала, которое стало получерным, как будто высовывались потусторонние щупальца, из его великой глубины раздавался хохот, оттуда все время кто-то вываливался, темный и бесформенный, тут же растворяясь в воздухе, и... хохот, хохот, хохот. Точно невидимый мир теперь отражался в этом зеркальном пространстве, выходя из него в наш мир» [Цит. по: 3, с. 185]). Так эмоциональное бытие героев приобретает достаточную целостность, органично сочетаясь с философской основой мамлеевского повествования.

Как видим, такие эмоциональные состояния героев рассказов  Ю. В. Мамлеева, как состояние ужаса и безудержного веселья, проявляющегося в смехе, хохоте, обнаруживают тесную связь с концептуальной основой произведений автора, метафорически изображают духовный «прорыв», прозрение персонажа и осознание им трансцендентного Божественного начала, неизбежно пугающего и заставляющего пренебрегать в своем поведении социальными нормами, воплощением чего и служат безудержный смех и хохот, а также другие, сопряженные с ними физические действия (например, танец).

Список использованных источников

• Мамлеев, Ю. В. Судьба бытия / Ю. В. Мамлеев. – М. : Эннеагон, 2006. –  272 с.
• Мамлеев, Ю. В. Черное зеркало : циклы / Ю. В. Мамлеев. – М. : Вагриус, 1999. – 304 с.
• Нефагина, Г. Л. Метафизика бытия в творчестве Ю. Мамлеева / Г. Л. Нефагина // Материалы междунар. науч.-практ. конф. «Современная русская литература : проблемы изучения и преподавания». – 2003. – Вып. 1. – С. 181-193.